Неточные совпадения
Иной раз все до
последней рубашки спустит, так что на нем всего
останется сертучишка да шинелишка…
Но какими бы именами ни прикрывало себя ограбление, все-таки сфера грабителя
останется совершенно другою, нежели сфера сердцеведца, ибо
последний уловляет людей, тогда как первый уловляет только принадлежащие им бумажники и платки.
Через полтора или два месяца не
оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул
последний, ближайший к реке дом; в
последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.
И, посмотревшись в
последний раз в зеркало, она
осталась довольна собой.
Оставалась одна,
последняя, лучшая карточка.
Оставалась одна
последняя канавка с водой в два аршина.
Она взглянула на часы. Еще
оставалось три часа, и воспоминания подробностей
последнего свидания зажгли ей кровь.
Но в
последнее время она узнала, что сын отказался от предложенного ему, важного для карьеры, положения, только с тем, чтоб
оставаться в полку, где он мог видеться с Карениной, узнала, что им недовольны за это высокопоставленные лица, и она переменила свое мнение.
Слова жены, подтвердившие его худшие сомнения, произвели жестокую боль в сердце Алексея Александровича. Боль эта была усилена еще тем странным чувством физической жалости к ней, которую произвели на него ее слезы. Но,
оставшись один в карете, Алексей Александрович, к удивлению своему и радости, почувствовал совершенное освобождение и от этой жалости и от мучавших его в
последнее время сомнений и страданий ревности.
Я проворно соскочил, хочу поднять его, дергаю за повод — напрасно: едва слышный стон вырвался сквозь стиснутые его зубы; через несколько минут он издох; я
остался в степи один, потеряв
последнюю надежду; попробовал идти пешком — ноги мои подкосились; изнуренный тревогами дня и бессонницей, я упал на мокрую траву и как ребенок заплакал.
Когда он таким образом разговаривал, кушая поросенка, которого
оставался уже
последний кусок, послышался стук колес подъехавшего экипажа.
— Это, батюшка, еще очаковское куренье. Когда ваш покойный дедушка — царство небесное — под турку ходили, так оттуда еще привезли. Вот уж
последний кусочек
остался, — прибавляла она со вздохом.
И я не осуждаю, не осуждаю, ибо сие
последнее у ней и
осталось в воспоминаниях ее, а прочее все пошло прахом!
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в
последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием
оставался теперь в распивочной.
И если бы даже случилось когда-нибудь так, что уже все до
последней точки было бы им разобрано и решено окончательно и сомнений не
оставалось бы уже более никаких, — то тут-то бы, кажется, он и отказался от всего, как от нелепости, чудовищности и невозможности.
— Виноват, — сказал Рущиц, тоже понизив голос, отчего он стал еще более гулким.
Последнее, что
осталось в памяти Самгина, — тело Тагильского в измятом костюме, с головой под столом, его желтое лицо с прихмуренными бровями…
И Илюша с печалью
оставался дома, лелеемый, как экзотический цветок в теплице, и так же, как
последний под стеклом, он рос медленно и вяло. Ищущие проявления силы обращались внутрь и никли, увядая.
Он глядит, разиня рот от удивления, на падающие вещи, а не на те, которые
остаются на руках, и оттого держит поднос косо, а вещи продолжают падать, — и так иногда он принесет на другой конец комнаты одну рюмку или тарелку, а иногда с бранью и проклятиями бросит сам и
последнее, что
осталось в руках.
В первых двух случаях еще можно было спорить с ним, но когда он, в крайности, вооружался
последним аргументом, то уже всякое противоречие было бесполезно, и он
оставался правым без апелляции.
А солнце уж опускалось за лес; оно бросало несколько чуть-чуть теплых лучей, которые прорезывались огненной полосой через весь лес, ярко обливая золотом верхушки сосен. Потом лучи гасли один за другим;
последний луч
оставался долго; он, как тонкая игла, вонзился в чащу ветвей; но и тот потух.
Он знал и прежде ее упрямство, которого не могла сломать даже страсть, и потому почти с отчаянием сделал
последнюю уступку, решаясь жениться и
остаться еще на неопределенное время, но отнюдь не навсегда, тут, в этом городе, а пока длится его страсть.
— Брат! — заговорила она через минуту нежно, кладя ему руку на плечо, — если когда-нибудь вы горели, как на угольях, умирали сто раз в одну минуту от страха, от нетерпения… когда счастье просится в руки и ускользает… и ваша душа просится вслед за ним… Припомните такую минуту… когда у вас
оставалась одна
последняя надежда… искра… Вот это — моя минута! Она пройдет — и все пройдет с ней…
Наконец — всему бывает конец. В книге
оставалось несколько глав; настал
последний вечер. И Райский не ушел к себе, когда убрали чай и уселись около стола оканчивать чтение.
От этого она только сильнее уверовала в
последнее и убедилась, что — как далеко человек ни иди вперед, он не уйдет от него, если только не бросится с прямой дороги в сторону или не пойдет назад, что самые противники его черпают из него же, что, наконец, учение это — есть единственный, непогрешительный, совершеннейший идеал жизни, вне которого
остаются только ошибки.
Он старался оправдать загадочность ее поведения с ним, припоминая свой быстрый натиск: как он вдруг предъявил свои права на ее красоту, свое удивление
последней, поклонение, восторги, вспоминал, как она сначала небрежно, а потом энергически отмахивалась от его настояний, как явно смеялась над его страстью, не верила и не верит ей до сих пор, как удаляла его от себя, от этих мест, убеждала уехать, а он напросился
остаться!
Сами они блистали некогда в свете, и по каким-то, кроме их, всеми забытым причинам
остались девами. Они уединились в родовом доме и там, в семействе женатого брата, доживали старость, окружив строгим вниманием, попечениями и заботами единственную дочь Пахотина, Софью. Замужество
последней расстроило было их жизнь, но она овдовела, лишилась матери и снова, как в монастырь, поступила под авторитет и опеку теток.
«Пусть завтра
последний день мой, — думал бы каждый, смотря на заходящее солнце, — но все равно, я умру, но
останутся все они, а после них дети их» — и эта мысль, что они
останутся, все так же любя и трепеща друг за друга, заменила бы мысль о загробной встрече.
(Сделаю здесь необходимое нотабене: если бы случилось, что мать пережила господина Версилова, то
осталась бы буквально без гроша на старости лет, когда б не эти три тысячи Макара Ивановича, давно уже удвоенные процентами и которые он оставил ей все целиком, до
последнего рубля, в прошлом году, по духовному завещанию. Он предугадал Версилова даже в то еще время.)
Напротив, как бы рассмотрев меня всего, до
последней черты, в эти пять или десять секунд молчания, он вдруг улыбнулся и даже тихо и неслышно засмеялся, и хоть смех прошел скоро, но светлый, веселый след его
остался в его лице и, главное, в глазах, очень голубых, лучистых, больших, но с опустившимися и припухшими от старости веками, и окруженных бесчисленными крошечными морщинками.
После проклятий, комьев грязи и свистков настало затишье, и люди
остались одни, как желали: великая прежняя идея оставила их; великий источник сил, до сих пор питавший и гревший их, отходил, как то величавое зовущее солнце в картине Клода Лоррена, но это был уже как бы
последний день человечества.
И одинокой-то вдовице
оставаться после супруга, подобно как бесприютной ластовице, — не малое испытание, а не то что с пятерыми младенцами, которых пропитать нечем:
последнее именьишко, дом деревянный, Максим Иванович за долг отбирал.
Шкуна «Восток», с своим, как стрелы, тонким и стройным рангоутом, покачивалась, стоя на якоре, между крутыми, но зелеными берегами Амура, а мы гуляли по прибрежному песку, чертили на нем прутиком фигуры, лениво посматривали на шкуну и праздно ждали, когда скажут нам трогаться в путь, сделать
последний шаг огромного пройденного пути:
остается всего каких-нибудь пятьсот верст до Аяна, первого пристанища на берегах Сибири.
Между тем наступила ночь. Я велел подать что-нибудь к ужину, к которому пригласил и смотрителя. «Всего один рябчик
остался», — сердито шепнул мне человек. «Где же прочие? — сказал я, — ведь у якута куплено их несколько пар». — «Вчера с проезжим скушали», — еще сердитее отвечал он. «Ну разогревай английский презервный суп», — сказал я. «Вчера
последний вышел», — заметил он и поставил на очаг разогревать единственного рябчика.
Японское правительство — как мы знали из книг и потом убедились, и при этом случае, и впоследствии сами, — требует безусловного исполнения предписанной меры, и, в случае неисполнения, зависело ли оно от исполнителя или нет,
последний остается в ответе.
Сняв в первой длинной комнате пальто и узнав от швейцара, что сенаторы все съехались, и
последний только что прошел, Фанарин,
оставшись в своем фраке и белом галстуке над белой грудью, с веселою уверенностью вошел в следующую комнату.
В нынешнем году он был рассчитан хозяином после происшедшей неприятности хозяина с рабочими и,
оставшись без места, ходил без дела по городу, пропивая с себя
последнее.
Шенбок пробыл только один день и в следующую ночь уехал вместе с Нехлюдовым. Они не могли дольше
оставаться, так как был уже
последний срок для явки в полк.
Оставалось только три четверти часа до
последнего срока, назначенного Кларой.
Оставалось одно
последнее действие, состоявшее в том, что священник взял с большого стола лежавший на нем золоченый крест с эмалевыми медальончиками на концах и вышел с ним на середину церкви.
В каких-нибудь пять лет он не только спустил
последние капиталы, которые
остались после Привалова, но чуть было совсем не пустил все заводы с молотка.
Собственно, для случайностей здесь
оставалось очень немного места: все отлично знали, что проиграет главным воротилам за зеленым столом тысяч пять Давид Ляховский, столько же Виктор Васильич, выбросит тысяч десять Лепешкин, а там приедет из Петербурга Nicolas Веревкин и просадит все до
последней нитки.
Привалов
остался и побрел в дальний конец сцены, чтобы не встретиться с Половодовым, который торопливо бежал в уборную вместе с Давидом. Теперь маленькая грязная и холодная уборная служила продолжением театральной сцены, и публика с такой же жадностью лезла смотреть на
последнюю агонию умиравшей певицы, как давеча любовалась ее полными икрами и бесстыдными жестами.
Легонько пошатываясь и улыбаясь рассеянной улыбкой захмелевшего человека, Бахарев вышел из комнаты. До ушей Привалова донеслись только
последние слова его разговора с самим собой: «А Привалова я полюбил… Ей-богу, полюбил! У него в лице есть такое… Ах, черт побери!..» Привалов и Веревкин
остались одни. Привалов задумчиво курил сигару, Веревкин отпивал из стакана портер большими аппетитными глотками.
— Нет, ты слушай… Если бы Привалов уехал нынче в Петербург, все бы дело наше вышло швах: и мне, и Ляховскому, и дядюшке — шах и мат был бы. Помнишь, я тебя просил в
последний раз во что бы то ни стало отговорить Привалова от такой поездки, даже позволить ему надеяться… Ха-ха!.. Я не интересуюсь, что между вами там было, только он
остался здесь, а вместо себя послал Nicolas. Ну, и просолил все дело!
Правда, иногда Антонида Ивановна думала о том, что хорошо бы иметь девочку и мальчика или двух девочек и мальчика, которых можно было бы одевать по
последней картинке и вывозить в своей коляске, но это желание так и
оставалось одним желанием, — детей у Половодовых не было.
За
последние три недели Надежда Васильевна слишком много пережила в своей комнате и была несказанно счастлива уже тем, что могла в такую критическую минуту
оставаться одна.
Он сам изобличил свою психологию в гениальной книге «Уединенное», которая должна была бы быть
последней книгой его жизни и которая навсегда
останется в русской литературе.
Тем не менее когда ступил на крыльцо дома госпожи Хохлаковой, вдруг почувствовал на спине своей озноб ужаса: в эту только секунду он сознал вполне и уже математически ясно, что тут ведь
последняя уже надежда его, что дальше уже ничего не
остается в мире, если тут оборвется, «разве зарезать и ограбить кого-нибудь из-за трех тысяч, а более ничего…».
Последний сыночек
оставался, четверо было у нас с Никитушкой, да не стоят у нас детушки, не стоят, желанный, не стоят.
И в самом деле: образ офицера, отдающего свои
последние пять тысяч рублей — все, что у него
оставалось в жизни, — и почтительно преклонившегося пред невинною девушкой, выставился весьма симпатично и привлекательно, но… у меня больно сжалось сердце!